Айн Рэнд - определенно волшебница. Одним ударом она попала сразу по двум моим болевым точкам. Пока что только по двум, а может уже и трем. Еще не дочитала, но уже вою от восторга.
"В первый раз в Петрограде Кира услышала «Интернационал». Она пыталась не слушать его слов. Эти слова говорили об униженных, голодных рабах, о тех, «кто был ничем, а станет всем»; в величественном кубке музыки эти слова не опьяняли, как вино, не внушали ужас, как кровь; они были серыми, как сточная вода.
Но музыка звучала, словно четкий и уравновешенный марш тысяч ног, словно барабаны, в которые ударяют твердые и неторопливые руки. Музыка напоминала топот солдат, марширующих на рассвете на победный бой: песня будто поднималась с пылью дорог из-под солдатских сапог, словно сами солдатские подметки отбивали ее по земле.
Мелодия звучала тихо, со спокойствием необъятной силы, постепенно нарастая в еще сдерживаемом, но вскоре ставшем неконтролируемым экстазе, ноты поднимались, трепетали, повторялись, слишком восхитительные, чтобы кто-то мог сдержать их; они были словно руки, вознесенные и машущие среди развевающихся знамен.
Это был гимн, обладающий силой марша, и марш, обладающий волшебством гимна. Это была песня солдат, несущих священные знамена, и священников, несущих мечи. Это был гимн во славу силы. Все должны были вставать, когда звучал «Интернационал».
Кира стояла, улыбаясь музыке.
— Это первая красивая вещь, которую я обнаружила в революции, — сказала она своей соседке.
— Осторожней, — прошептала веснушчатая девушка, пугливо оборачиваясь вокруг, — кто-нибудь может услышать тебя.
— Когда все это закончится, — сказала Кира, — когда даже последняя память об их республике будет вытравлена из истории — какой из этого выйдет величественный похоронный марш!
— Ты что, идиотка? О чем ты говоришь!..
Мужская рука схватила запястье Киры и развернула ее.
Она взглянула в два серых глаза, которые казались глазами ручного тигра, но не было полной уверенности в том, действительно ли он приручен или нет. На его лице было четыре прямых линии: две брови, рот и шрам на правом виске.
В течение нескольких секунд они стояли лицом к лицу, молча, ираждебные, пораженные глазами друг друга.
— Сколько, — спросила Кира, — вам заплатили за шпионство? Она попробовала освободить свое запястье. Но он крепко держал ее:
— Ты знаешь, где место таким девочкам, как ты?
— Да. Там, где таких мужчин, как вы, не пустили бы даже через черный ход.
— Ты, должно быть, новенькая здесь. Я бы посоветовал тебе быть осторожнее.
— У нас скользкие ступеньки, а нужно подняться на четвертый этаж, так что будьте осторожны, когда придете арестовывать меня.
Он отбросил ее запястье. Она посмотрела на молчаливый рот — он говорил о многих прошедших сражениях больше, чем шрам на его лбу; он также говорил о том, что появится еще много новых ран.
«Интернационал» звенел, словно шаг, отбиваемый по земле сапогами солдат.
— Ты что, необыкновенно храбрая или просто глупая? — спросил он.
— Попробуйте сами разузнать это.
Он пожал плечами, повернулся и зашагал прочь. Он был высок и молод. Он носил кепку и кожанку. У него была походка солдата, его шаги были неторопливы и очень уверенны.
Студенты пели «Интернационал», его восторженные звуки поднимались, трепетали, повторялись…
— Товарищ, — прошипела веснушчатая девушка, — что ты наделала?"
Да, да, и глаза ручного тигра, и имя героя, и жесты, и дуэль М и Ж... Она все предвидела. Она все угадала.